– Чего уставился? – не без вызова спросила Элда.– Нравлюсь?

– Да как тебе сказать…– промямлил Духарев.

Вот вчера зрелище обнаженной женщины вскипятило Серегины гормоны – не удержался бы… А после прошлой ночи… Не то чтобы совсем ничего, но существенно полегче.

Нурманка явно ожидала более эмоциональной реакции: фыркнула презрительно, опустилась на корточки, придерживая косу левой рукой, и шумно помочилась.

Духарев сделал вид, что не заметил.

«Ползет шифер у бабы,– подумал он.– И есть от чего».

На песочек рядышком неожиданно спрыгнул Машег.

Элда от неожиданности ахнула, рефлекторно прикрылась руками… и тут же густо покраснела.

– Дурень! – бросила она Машегу, опуская руки.

Стыдилась она явно не наготы, а того, что отреагировала по-бабьи, а не по-воински.

«Да,– подумал Духарев.– Хоть и учил ее отец – а недоучил».

Любой сопливый отрок на ее месте, испугавшись, не прикрываться бы стал, а к оружию дернулся.

– Ax! – проговорил Машег, обольстительно улыбаясь.– Никогда не видел кожу столь дивной белизны! Позволишь ли ты, подобная прекрасной валькирии, скромному воину окунуться в омывшие тебя воды и смыть пот с измученного тела?

– Мойся,– проворчала нурманка.– Река общая.

– Благодарю! – Машег начал проворно раздеваться, а Духарев, пряча усмешку, полез на берег.

Если уж правоверный хузарин назвал валькирий прекрасными, а не бесами и суккубами, как обычно, значит, он всерьез положил на нурманку глаз.

Уже поднявшись на берег, Духарев услыхал звонкий голос Элды.

Духарев еще раз усмехнулся и принялся натягивать сапоги.

«Что-то Понятко не возвращается,– подумал он.– Уж пора бы».

Устах и Гололоб развьючивали коней.

– Место хорошее. Пускай отдохнут,– сказал Сереге его друг.– После нагоним, когда жара спадет.

– Добро,– не стал спорить Духарев.

Место и впрямь было неплохое.

А вот внешний вид Гололоба Духареву не понравился. Рана у гридня пустяковая, но крови он вчера потерял порядочно, и даже загар его не мог скрыть бледности.

– Сядь, отдохни! – велел ему Сергей и сам взялся помогать Устаху.

– Слышь, Серегей, ты кабаньи следы в грязи видел? – спросил синеусый варяг.

– Видел,– подтвердил Духарев.– А что?

– Добыть надо молодого кабанчика. Сделаешь?

– Запросто.

Здешнее зверье людей не очень-то боялось.

– Только зачем? У нас же полно мяса. Да и Машег вепрятины не ест.

– Печенка нужна. Гололобу. Лучше, конечно, медвежья, но и свиная сойдет.

«Точно!»– подумал Сергей.

Как он сам не сообразил.

– Сделаю,– пообещал он.– Только Понятку дождусь.

И сел точить меч.

Он как раз успел довести дело до конца, когда прискакал Понятко. И только глянув на него, Серега сразу понял, что охоту придется отложить.

– Ну, что там? – не ожидая ничего хорошего, осведомился Духарев.

– Орда! – выдохнул Понятко.– Орда идет!

Глава тридцать вторая

Хан Албатан

Всадники Албатана ворвались в Таган через четыре часа после того, как уехали варяги. Почти все уцелевшие жители успели покинуть городок. На рыбачьих лодочках, на всем, что хоть как-то держалось на воде. Главное – пересидеть. Большой варяг сказал: степняки придут, но вскорости уйдут. Не бойтесь!

Не встретив сопротивления, печенеги рассыпались по улочкам, пронеслись вихрем по городку и встретились на площади у обгорелой башни, где и обнаружили аккуратно уложенные трупы сородичей из передового отряда.

Здесь же, на площади, парились на солнцепеке несколько таганских дедов во главе с Мачаром.

На выцветшей рубахе старосты солнцем горела золотая бляха.

Печенеги завертелись вокруг стариков бешеной каруселью… Но не тронули. Ждали хана.

Албатан подъехал, мрачный и злой. Он видел, что город покинут. Он видел, что его воинов побили. Видел он и погребальные пепелища. Ему подали кусок пергамента, взятый с груди убитого печенега. На пергаменте, кровью, был нарисован ухмыляющийся конный варяг. Варяг гнал кнутом маленьких человечков верхом на собаках. В человечках без труда можно было признать печенегов. Под рисунком имелась и надпись, но Албатан не умел читать. И никто из его воинов – тоже.

Албатан швырнул пергамент под копыта коня, подъехал вплотную к седобородому таганцу, поддел кончиком сабли золотую бляху, поглядел сверху на старика. У того лоб блестел от пота, но сам он не дрогнул.

Албатану это понравилось. Ему захотелось содрать со старика кожу. Медленно. Чтобы узнать, насколько тот терпелив.

– Варяги? Давно? – спросил хан на языке булгар, который понимали и славяне, и угры, и даже хузары.

– С рассветом,– хрипло ответил староста.

– Куда?

– Туда! – показал Мачар.

– Сколько их?

Старик показал шесть пальцев.

Мачар мог бы обмануть, но высокий варяг велел ему говорить только правду.

Албатан поглядел на остовы сгоревших кораблей, потом дальше, на синюю плоскость моря. Зоркие глаза его, конечно, видели россыпь лодочек вдали. Но кони по воде не поскачут. Можно сжечь город, да что толку? А шарить по дворам некогда. Варяги уйдут.

– Юкгуль! Останешься здесь. Похорони наших. Не задерживайся.

– А этих, что? – спросил десятник, кивнув на стариков.

– Эти тебе помогут. Не захотят – убей.

Албатан развернул коня.

Печенеги спешно покидали Таган. Ничего не разорив и никого не тронув, как и говорил большой варяг.

Осталась только похоронная команда. Но и эти никого не убили и ничего не сожгли. Только десятник Юкгуль, улучив момент, когда никто из своих не видел, отобрал у Мачара и спрятал в сапоге золотую бляху.

Глава тридцать третья

Орда

Они не успели. Промчались вдоль речного русла, не жалея коней, но все равно не успели. Осталось только спуститься в попавшийся по дороге овражек и глядеть издали, как неторопливо накатывается из степи живая лавина.

Это было величественное зрелище. Медленно ползли по травяному морю высокие арбы, перед ними, рассыпавшись, родами, семьями, ехали кочевники: мужчины, женщины, дети…

В степи ребенка сажают в седло раньше, чем он научится ходить. Духарев видел однажды, как гостивший в Переяславле степняк сел на коня, чтобы проехать тридцать шагов.

За арбами и кибитками сотни пастухов гнали бесчисленные табуны лошадей, отары овец. Даже издали было слышно, как визжат, схватываясь, жеребцы, гортанно кричат погонщики. Шум, поднимаемый кочевьем, опережая его, катился над степью. Дрожала земля под сотнями тысяч копыт. Все живое поспешно убиралось с дороги.

Орда вышла к речке. Можно было не сомневаться, что воды в ней поубавится.

Некоторые кочевники скакали в стороне от основного потока, но это были не дозорные, а охотники. Ордынцы никого не боялись. Их было много. Тысячи. И каждый мужчина – воин.

– На Таган пойдут? – обеспокоился Духарев.

– Нет! – уверенно ответил Машег.– По реке. Здесь вода и трава хорошая. Таган – не на их земле. Туда не пойдут.

– Да? – удивился Сергей.– А я думал: орды ходят где хотят.

Машег покачал головой:

– У каждого племени – своя земля. По эту сторону реки – земли народа гила. Это не гила, это цур. Сильное племя. Но Куркутэ тоже сильный. Узнает – обидится. Гила и цур – в мире.

– А этот, Албатан?

Машег пожал плечами.

– Цапон за Доном кочует,– сказал он.– Если попадутся этим – могут и побить. Как хан решит.

Орда приближалась. Медленно.

– Может, рискнем? Проскочим? – предложил Понятко.

Устах и Машег одновременно покачали головами.

– А если просто так подойти? – предложил Гололоб.– Отдадим часть серебра…

– Часть? – Машег захихикал, и Гололоб смутился.

Ясно, что глупость сказал.

– Как думаешь, на наш берег перейдут? – спросил Духарев.

– Конечно,– ответил хузарин.– Эту речушку суслик перепрыгнет. Надо отходить, Серегей!