– Банька!

– Но после нас!

– Да ясно! Только вы, это, не очень долго… размывайтесь! – подмигнул Сладе.

– Болтун ты, Понятко! – сказала Серегина жена.

Понятке позволялось многое: друг. Почти младший брат. Хотя, если по годам, то молодой воин постарше красавицы-булгарки. Но старшинство – не только от возраста. А серебро Поняткино – у Сладиславы в распоряжении. Пока в бочонке, а весной в дело пойдет. Прибыль пополам. Убыток, ежели что,– тоже пополам. По-свойски.

Отдохнуть Сереге не дали. Едва лишь из бани вышли – гости. И какие гости! Горазд с Мышом!

За тот год, что не виделись, Горазд еще немного раздобрел. И седины прибавилось. А Мыш вымахал на голову выше сестры, в плечах раздался, костлявый, тощий, жилистый.

Брат!

Обнялись. Полюбовались друг другом.

– Вижу-вижу! Кто тебе голову брил? Свенельд?

– Он!

– Любо! Племяша покажи!

Сын сестры – это серьезно. По родовым законам брат матери – ближе отца.

– Успеешь, налюбуешься!

– А правду говорят, что ты самого Асмуда побил?

– Врут!

– Жалко! А я, Серегей, ой ловок на мечах стал! Скажи, Горазд? Любого гридня сделаю! Я у ромеев учился! Показать?

– Успеешь!

– А правда, ты князю киевскому смерть предсказал?

– Слушай, Мыш, остановись! Успеем еще наговориться!

– Да ну тебя! И запомни, я нынче не Мыш, а Мышата!

– Кто-о?! – Серега расхохотался, а Мыш обиделся.

Выручил Горазд.

– Мышата – это я придумал! Не гоже такого тароватого купца мелким зверьком кликать!

– Что, такой толковый?

– Не сказать, какой толковый! Слов нет!

Мыш тут же надулся от гордости.

Но тут вовремя возник управляющий, шепнул что-то Сладе: сообразил, под кем ходить будет.

– К столу! – скомандовала Сладислава.– Яства стынут!

Глава пятьдесят первая

Серегей, Перунов Гром

Когда заморили червячка, Серега улучил момент, отозвал Горазда в сторонку:

– Утварь драгоценную поможешь продать?

– Ясно, помогу. Чья утварь-то?

– Больше ромейской работы. И… лучше ее продавать подальше отсюда.

– А поглядеть можно?

– Не сейчас. Сейчас она в земле схоронена.

– А-а-а…– Горазд поглядел, прищурясь.– Значит, правду говорят про ту… дань?

– Что говорят? Кто?

– Успокойся. Не народ. Так, меж своими слухи ходят. Я болтать не буду, ты знаешь.

– А что еще говорят?

Вместо ответа Горазд позвал:

– Мышата!

Серегин названый брат что-то очень серьезно толковал желтоголовому, как одуванчик, племяннику. Маленький Рад дядю слушал, но времени даром не терял: грыз медовый пряничек.

– Мышата, поведай, сынок, что слыхал о герое нашем! – Горазд хлопнул Серегу по спине.

– Это можно,– степенно отозвался Мышата.– Только, брат, чур, уговор. Я те – слухи, ты мне – правда то иль брехня. По рукам?

– Ах ты торгаш хитрый! – Духарев сгреб Мыша в охапку.

– Пусти, медведь! – затрепыхался Мыш.– Ребры поломаешь!

– А будешь со мной рядиться? – грозно вопросил Духарев.

– Не буду, не буду!

– Тогда живи,– Серега разжал объятья, Мыш отряхнулся, поправил одежку, вернул на место сдвинутую золотую гривну.

– Говорят: ты сын Олегов! – Мыш ухмыльнулся, показав редкие зубы.

– Чего?!

– Того! – Очень довольный Мыш подбоченился.– Говорят, родил тебя Олег тайно от полюбовницы, девы небесной, и спрятал до времени, поручив тебя ведунам да чудищам лесным. И сидел ты в дупле дубовом тридцать лет и три года, а нынче вышел.

– Что за бред? – изумился Духарев.

– Кому бред, а кому и сказка красная!

– И что, этому верят?

– На торгу народ к красному слову доверчив! – Мыш осклабился.– Я-то помню, какой ты дурачок был, когда мы встретились, но люди-то не знают и всякие басни плетут. Вона в Переяславле на торгу про тебя пели.– Мыш взял в руки невидимые гусли, затянул тенорком.– Повстречал князь наш Игорь-батюшка во поле войско несчислимое, печенежское. И вело то войско чудище страшное, само сплошь железное да на железном коне…

– Слушай, давай простыми словами,– попросил Духарев.– У меня от твоего пения уши болят.

– Можно и без пения,– согласился Мыш и продолжил: – …И явился князю нашему витязь великий, именем Серегей, прозвищем Перунов Гром, и говорил, что один лишь он то чудище побить может. И велел князь боярину Асмуду проверить витязя – и побил тот Асмуда. Но пожалел, не стал жизни лишать. А потом выступил против чудища степного железного да схватил его да вырвал из седла и грянул оземь, так что лопнуло железо и вышел из чудища дух огненный. И бежали в ужасе печенеги, побросав богатства, прежде добытые. И забрал князь те богатства, говоря: мое это, по княжьему праву.

И сказал тогда Серегей-варяг, Перунов Гром слово заветное. И по слову тому кануло в землю сыру печенежское злато-серебро.

И рассердился было князь-батюшка, да утишил гнев. И рек так: «Иди ко мне, Серегей, Перунов Гром! Одесную будешь сидеть, из чаши моей пить!»

Но отвечал ему воин Перунов: «Не тебе, но сыну твоему служить буду, коли поставишь пестунами ему Свенельда, воеводу славного, да Асмуда-боярина».

И сказал князь: «Быть по сему, коли вернешь ты мне злато-серебро печенежское».

И рек тогда Серегей, Перунов Гром: «Почто тебе богатство печенежское, неисчислимое, княже? Дни твои исчислены. Мертвому злато – без нужды».

– Во как закручено! – не без восхищения произнес Духарев.– И кто же это, интересно, певцов тех надоумил?

Мыш с Гораздом переглянулись.

– Понимает дело! – одобрительно отметил Горазд.

– Угу! И не скажешь, что варяг!

– Ты на варягов бочку не кати! – огрызнулся Духарев.– Говори, что думаешь!

– А что тут думать! Песни те тебя славят да Свенельда. Ну ты хоть печенега убил, а Свенельд – что? Смекаешь?

– Угу. Ладно, увижу – спрошу.

Ну воевода! Ну хитрая лиса!

Свенельд знал все. И про золото – тоже. Духарев рискнул: доверился. Шила в мешке все равно не утаишь. Слишком многие знают об этом кладе. Вернется Игорь в Киев – что будет? Пойдет слух, что некий варяг золото у князя отнял – Игорь «потеряет лицо». Придется тогда князю брать Серегу в оборот.

«Ты не тревожься,– сказал Сереге Свенельд.– Ты теперь – мой. И послужил мне как никто. Вот и ты теперь положись на меня. Плыви себе в Полоцк, привози своих. Я позабочусь.– И на прощанье напомнил: – Десятая доля – мне. По уговору. Не забыл?»

«Бери хоть половину!»– щедро пообещал Духарев.

«Десятую долю,– строго сказал Свенельд.– Мне лишку не надо, я не Игорь. Мне люди верные нужны. Такие, как ты. А злата еще добудем!»

С тем Серега уехал.

И теперь убедился: воевода Свенельд просто так языком не треплет, за базар отвечает четко.

Пока Серегу знакомили с новостями, за столом народ продолжал веселиться. Бочонок греческого пришелся как нельзя кстати. Серегины девки-челядинки, с молчалового согласия хозяйки, мостились рядом с распоясавшимися дружинниками, звонкоголосый Понятко, опростав рог, затянул на пробу: «Как во славном граде Киеве…»

Отрок-вестник, которого надлежало встретить еще у ворот, стоял на пороге трапезной. Оглядывался, ища хозяина.

Духарев махнул ему рукой.

– Свенельд-воевода велит пожаловать к нему,– сказал отрок.

– Прямо сейчас? – спросил Духарев.

– Немедля.

– Еду,– коротко ответил Духарев.

Глава пятьдесят вторая

«Я ему говорил…»

– Я говорил ему,– рассказывал Асмуд.– Напомнил твои слова, Серегей. Но он только посмеялся: вот мы в Искоростене. И кто нам посмеет помешать? Князя их, Мала, в поруб посадил. Велел дружинникам ходить по дворам, вытрясать из ларей, а кто противиться станет – бить. Много собрали. Вы видели, что я привез. А ему все мало было. Говорит: надо дочиста подобрать, чтоб тебе, Свенельд, не досталось. А Скарпи его еще подзуживал. Я говорю: довольно! Беда будет! А он: ты уж говорил, Асмуд, что нам у древлян беда будет! А у нас полны возы. Вот поеду, еще такой беды наберу. А ты в Киев езжай, к Свенельду, князю древлянскому и уличскому, от Мала-князя, из поруба, привет передай!